Зюскинд Патрик - Германия, Климакс
Патрик Зюскинд
Германия, климакс
В четверг 9 ноября 1989 года в 19 часов 15 минут - мне тогда было сорок лет и
восемь месяцев - я услышал в Париже во французских радионовостях короткое
сообщение о том, что восточно-берлинское правительство постановило ровно в
полночь открыть границу с Федеративной Республикой Германией и границу между
Восточным и Западным Берлином.
Очень хорошо! - подумал я. Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки.
Наконец-то эти люди получат законное право на свободное передвижение.
Наконец-то и ГДР осторожно ступает на проложенный Горбачевым путь реформ,
демократизации и либерализации, как это уже сделали Венгрия и Польша, как,
вероятно, скоро сделают Чехословакия и Румыния, изнемогающая под властью
самого отвратительного из восточных деспотов. Я выключил радио и пошел
ужинать. Мир еще был в порядке. Я еще понимал, что происходит в политике. Я
еще мог выдержать быстрый, но вполне разумный и, казалось, предсказуемый темп
европейских изменений. Я еще, так сказать, шагал в ногу со временем.
Все уже было в прошлом, когда через пару часов я вернулся с ужина. Не помню,
когда точно - до или после полуночи, то есть 9 или 10 ноября, - во всяком
случае, я снова включил радио, на этот раз немецкое, поймал прямой репортаж из
Берлина, где между тем разразилась какая-то вакханалия, и услышал интервью
правящего бургомистра Вальтера Момпера, чьи восторженные излияния венчались
фразой: УСегодня ночью немецкий народ - самый счастливый народ в мире!Ф
Я оторопел. Мне показалось, что я ослышался. Мне пришлось повторить эту фразу
вслух, чтобы уловить ее смысл: УСегодня ночью немецкий народ - самый
счастливый народ в мире!Ф И все же никакого смысла я в ней не уловил. Может, у
этого господина не все дома? Может, он был пьян? Кого он имел в виду, говоря о
Унемецком народеФ? Граждан ФРГ или ГДР? Западных или восточных берлинцев? Всех
вместе? Неужели даже нас, баварцев? Неужели и меня самого? И как это -
УсчастливыйФ? С каких это пор народ - даже если допустить, что существует
нечто такое, как немецкий народ, - может быть счастливым? Я, например,
счастлив? И как может судить об этом Вальтер Момпер? Тут мне припомнилось
замечание Густава Хайнемана, самого невзрачного, неброского, а потому,
вероятно, наиболее типичного президента ФРГ, который на вопрос одного
журналиста, любит ли он Германию, сухо ответил: УЯ люблю свою женуФ.
Побойся Бога, Вальтер Момпер, подумал я, как же ты мог ляпнуть такое! Завтра в
комментариях к новостям тебя ткнут носом в эту фразу! Она будет преследовать
тебя до конца твоих дней. Необдуманно бросив эту фразу, ты раз и навсегда
выставил себя на посмешище.
Но на следующий день, прилежно прочитав газеты (немецких мне не досталось, их,
что называется, отрывали с руками) и внимательно прослушав радио, я понял, что
Вальтер Момпер - герой дня. Никто и не думает тыкать его носом, а фраза о
Усамом счастливом народеФ у всех на устах, позже ее (по аналогии с Улучшим
голом месяцаФ) объявят Улучшим высказыванием месяцаФ и даже Улозунгом 1989
годаФ.
Едва оправившись от этого шока, я через несколько дней прочел в газете, что
Вилли Брандт, кумир моей юности, социал-демократ, как и Момпер, выдал на-гора
афоризм: УТеперь срастется то, что составляет единое целоеФ, очевидно имея в
виду ГДР и Федеративную Республику, включая целиком оба Берлина.
Старческий лепет, думаю я. Явный случай болезни Альцгеймера или еще какого-то
возрастного нарушения мыслительных способностей. Ибо что же тут сост
