Зинделл Дэвид - Реквием По Хомо Сапиенс 0
ДЭВИД ЗИНДЕЛЛ
ШАНИДАР
Дебютная повесть Дэвида Зинделла, положившая начало его циклу «Реквием по
Homo Sapiens».
Я слыхал, эсхатологи считают, что у таких, как мы, нет будущего. Человек,
говорят они, всего лишь мост между обезьяной и сверхчеловеком, заржавелый старый
мост, который нам не дано ни сохранить, ни отремонтировать, равно как не в наших
силах помешать взрываться звездам за пределами освоенного пространства – Вилда
или же превратить зимний снегопад в дождь. Для людей вообще, и для каждого из
нас, нового начала быть не может. История, которую я вам сейчас расскажу, – это
повесть о возобновлении и воскрешении, о том, как философы этого обреченного
города оказались одновременно правы и неправы, история, если хотите, о конце и
начале, которые иногда, как то ведомо старикам вроде меня, становятся
неразделимы.
Для меня конец цивилизации наступил на семнадцатую ночь моей пятидесятой –
или то была пятьдесят первая? – зимы в Городе Боли. Кто-то называет его Ледопад,
кто-то Призрачным Городом – городом огней и туманов, топологическим, и, как
утверждают некоторые, духовным центром тысяч деградирующих миров. Эсхатологи
назвали его Никогде, что означает, по моему разумению, «Последний Город», или
«Потерянный Город». Сам я предпочитаю последнее из названий, хотя само по себе
название не столь уж и важно. Важны лед, снег и мороз – такой лютый, что дыхание
разбивается ледяными кристаллами, сталкиваясь с затвердевшим от стужи воздухом,
а плоть – если кто-то окажется достаточно глуп и позволит воздуху этого
заброшенного города коснуться своего обнаженного тела – плоть превращается на
ваших глазах в камень. И значимы люди, отрицающие важность плоти, люди, ищущие
новое начало.
Он пришел ко мне в мастерскую в тихую ночь, когда воздух был черен и
неподвижен, а тишину нарушали лишь шипение и гул машин, скользящих на воздушной
подушке по городским улицам, плавящих и разглаживающих лед накануне нового дня.
Я увидел бледного юношу с живыми карими глазами, поблескивающими из-под капюшона
парки. Борода у него оказалась столь густой и черной, что его легко можно было
принять за уроженца Геены или Шейдвега, а не, как он утверждал, Летнего Мира,
где люди почти безволосы, а кожа их темна, как кофе. Густые брови и широкое лицо
с выступающими скулами придавали ему сходство с алалоем, что было модным –
вскоре вы поймете этому причину – лет двадцать назад. Стоя в каменном коридоре и
стряхивая с коньков комья тающего снега, он пояснил, что нуждается в моих
услугах.
– Ведь вы Райнер, скульптор? – уточнил он, заговорщицки понизив голос. Я
ответил, что так меня называют в этом городе. – Я хочу, чтобы вы проявили все
свое умение, – заявил он. – Потому что хочу стать алалоем.
Я провел его в чайную комнату, где он снял с ботинок лезвия и бросил мокрые
рукавицы на мраморный столик, который мне за немалые деньги доставили с
Уррадета. И хотя я не был в настроении изображать из себя радушного хозяина –
мой белый халат был заляпан кровью и мозгами, к тому же, меня ждали кое-какие
дела – я все же предложил ему квас или кофе. К моему удивлению, он предпочел
кофе.
– Квас затуманивает мозги, – заявил он, глядя мне прямо в глаза и не
обращая ни малейшего внимания на фрески, которыми были расписаны все стены в
комнате. – Крепкие напитки заставляют людей забывать о намеченных целях.
Вызвав домашника, я спросил юношу:
– Так вы хотите стать похожим на алалоя?
Он затряс головой.
– Я желаю стать алалоем. Полностью.
Я рассмеялся.
– Вы
